«Человек может все» Дмитрий Лазарев

Антон Ефимов: Когда ты пошел в школу, а потом поступил в институт, вряд ли ты думал, что будешь продавать рекламу?

Дмитрий Лазарев: Да, знаешь, я учился на филфаке МГУ, на филологическом, отделение структурно-прикладной лингвистики.

А.Е.: Это ты сам захотел такое образование получить?

Д.Л.: По собственному желанию. Потому что было очень мало действительно хороших обучающих заведений. Университет в Москве (а! еще был Университет Дружбы Народов) был вообще один. Это сейчас много всяких вариантов. Я хотел, чтобы был язык и математика. Это было такое сложное сочетание.

А.Е.: Сочетание непростое.

Д.Л.: Вообще так хотелось – не знаю почему, но хотелось почему-то, чтобы язык и математика. А всякий интерес по истории я отбросил, потому что совершенно бесполезная наука. Она очень интересная, но совершенно бесполезная.

А.Е.: А что ты хотел в тот момент?

Д.Л.: Скажем так, я думал в тот момент, поступать ли в МГИМО или в ИСАА, но пока я туда собирался, поступать туда становилось все сложнее и сложнее. Там уже был конкурс фамилий, а у меня не было соответствующей фамилии. И я решил, что лучше не мучаться, так как шансы на поступление были невысокие. Поэтому был выбран филфак. Я туда пошел, проучился два курса, и меня призвали в армию. А потом благодаря горбачевскому указу всех студентов вернули, я отслужил чуть меньше, чем полтора года. Уволился 30-го августа, а 1-го сентября пошел учиться.

 А.Е.: После армии, наверно, было тяжеловато идти?

Д.Л.: Тяжеловато, но все посильно. И армия вполне посильна. Ну, чуть-чуть напрячься, но не настолько все тяжело. Человек может все. Сразу после армии, параллельно учебе, пошел работать. Я давал уроки английского. Много. У меня было расписание, вплоть до того, что я знал, когда приблизительно уйдет автобус, и если я опаздывал, то уже все непонятно было. Я работал по 10-11 часов, с перерывами только на транспорт.

А.Е.: И на учебу?

Д.Л.: Нет, на учебу я не ходил. Я такой человек, что если что-то решил, то я этим и займусь. Вот я решил работать. И работал. А учеба - ну она тоже как-то шла, попутно. И вот одна из причин, почему я выбрал рекламу: нужно было писать диплом, и мне пришла в голову тема рекламы как прикладного применения языка. И это было самое халявное, что можно было вообще найти. Потому что это никого не интересовало. Люди наукой занимаются, а тут какая-то реклама. И я замечательным образом за 4 дня до защиты написал диплом «Филологические аспекты рекламного текста». Насколько я понимаю, это был один из самых коротких дипломов филологического факультета, потому что я не знал, что там можно такого написать. Сути я его не помню. Ну и в результате я все-таки это все защитил. А это было такое перепутье – 92 год. Никто в науку не хотел. А в институте говорили – ты не хочешь остаться на кафедре? Да вы смеетесь! Какая кафедра. Тут вон капитализм. Сейчас будут безумные деньги. Какие кандидатские, кому все это надо. И кроме тех, кто фанател от науки, все ушли. Куда-то. Соответственно, я уже тогда начал работать. Это был мой первый рекламный опыт. В какой-то странной конторе, куда меня порекомендовали. Они искали переводчика. Была замечательная контора, ее основал какой-то отставной полковник или подполковник КГБ, работавший в Германии. И он делал базу колхозов, которую хотел продать буржуям, которые хотели продавать в эти колхозы оборудование. А я участвовал в выставках, документацию готовил, вот что-то такое…

А.Е.: По сути, это твое первое место работы?

Д.Л.: Да. Это первое место работы. И за нее мало платили. Но это все-таки был опыт и практика английского. И я еще хорошо зарабатывал на том, что можно назвать спекуляцией. Был такой рынок, который был связан с валютой, с золотом, с антиквариатом. Я был членом клуба нумизматов, оттуда все и пошло. Когда я торговал монетами, я сделал довольно много денег. Очень быстро. Именно на перепродаже. У меня были какие-то знания.

А.Е.: То есть это действительно увлечение из детства, просто собирал монетки?

Д.Л.: Да, да. У меня до сих пор кое-что осталось. То есть коллекцию монет советских, которая была не выдающейся, но вполне себе крепкой, я продал, а всяких иностранных, которые, в общем, ничего не стоят, у меня осталось альбомов 15, наверное.

А.Е.: График был у тебя насыщенный – ты преподавал, работал, торговал!

Д.Л.: Да. Преподавание - оно же то есть, то нет. В конторе тоже так, человек приезжает – есть работа, не приезжает – нет. А еще там же, на Таганке, была школа какая-то экс-партийная. И в ней были курсы, на которых я вел английский. Я переодевался, шел преподавал, иногда возвращался... Вот так много работал. Так все начиналось.

А.Е.: У тебя была какая-то цель, например, много денег заработать?

Д.Л.: Нет, ну просто если уж это делать – так делать, не делать – так не делать. Я решил, что надо делать – и тратил по 12 часов в день на работу. Это такая колея, ты попал – и работаешь, работаешь, работаешь. И привыкаешь. Это очень много знаний дополнительных. Это очень интересные люди – собеседники.

А.Е.: А что дальше?

Д.Л.: Потом я занимался МММ, достаточно прибыльно получалось.
Что-то попробовал. А когда это все уже рухнуло, я пошел работать серьезно, на полный рабочий день. Было много знакомых, которые становились партнерами. Это было вначале и мы не до конца понимали, что люди могут куда-нибудь исчезнуть. Или еще что-то может случиться. И как раз я заработал много денег, а потом они так же ушли. И реально - по тем временам - это были очень большие деньги. Наверное, больше полумиллиона долларов, а был 93 – 94 год.

А.Е.: По тем временам это были совершенно другие деньги. Можно было пару заводиков купить…

Д.Л.: На это не хватало мозгов совсем. А потом все это исчезло. Вот вроде работал – работал. А результата никакого. Только долги остались.

А.Е.: Даже долги остались?

Д.Л.: Да. Потому что что-то занимали... И в общем эти усилия многолетние ни во что не вылились. Кроме опыта. И я пошел работать регулярно по специальности «рекламa».

А.Е.: И сколько тебе лет уже было?

Д.Л.: 25. И я начал резюме рассылать, мне потом приятель, который работал в агентстве «Бозел» - они приватизацию делали - помог резюме правильно составить. Сейчас он главный редактор журнала «Россия в глобальной политике». Убрали все лишние вещи, связанные с манипуляциями, потому что это было никому не интересно. И получилась такая история – диплом профильный, какой-никакой опыт работы по тому же профилю...

А.Е.: Около рекламы…

Д.Л.: Это не имело отношения к рекламе. Но в 93 году все имели такое – постольку поскольку - отношение. И рекламные агентства тоже были такие. И все было более или менее нормально, и я попал в Friedmann&Rose. При этом попал нормально, сразу на эккаунт. Эккаунт-менеджер или директор - не помню, как называлось. Даже была одна девушка-подчиненная. И у нас были Sony, вплоть до того, что мы на какой-то период выиграли все тендеры Sony.

А.Е.: Что непросто.

Д.Л.: Что очень непросто. А потом они все равно начали проводить тендеры дальше. Мы уже надеялись, что мы с ними договоримся навсегда, но увы. В течение всего времени, что я там работал, мы все время работали с Sony, но полностью они нам так и не отдались.

А.Е.: А ты пришел на эккаунта, да?

Д.Л.: На эккаунт-директора. Им нужен был мужчина, английский язык, с каким-то опытом, возраст подходил. Плюс стоил я тогда недорого. По-моему, стоило это тогда $400. Первая зарплата.

А.Е.: А много людей тогда работало в агентстве?

Д.Л.: Человек 15 – 20. Тогда они воспользовались тем, что никто просто не понимал разницу между большими западными агентствами и просто западными агентствами. Не было сетевиков тогда. Не было практически… DMB&B было, BBDO было, Янги были. Ну, собственно, и все.

А.Е.: Fridman&Rose была первая история, где ты занимался только рекламой?

Д.Л.: Да. И это реально было очень интересно. И я им очень благодарен.

А.Е.: И как долго ты оставался в их рядах?

Д.Л.: По-моему, года полтора – два. Тогда же были такие времена, надо было бежать, бежать дальше. И когда возникла вакансия в LeoBurnett&Moradpour, причем вакансия топовая, по самым крупным клиентам, я перешел туда. И потом там отработал, в московском и франкфуртском офисе, в общей сложности года три, наверное.

А.Е.: То есть ты один из тех немногих, которым удалось уехать «по сети»?

Д.Л.: Я был на хорошем счету. А мы конкурировали тогда с DMB&B, с Grey и Saatchi частично. И эти все агентства вели разные бренды P&G. Мы занимались Tide, Миф, Tampax, Max Factor, мы занимались Vidal Sassoon. Руководителем тогда был Эдуард Мородпур, у нас были очень хорошие отношения. Конечно, очень интересно с ним было работать. Человек столько лет в рекламе, он знал очень многое. И он мне еще запомнился тем, что никогда не ругал, ни разу не кричал. Тогда было такое время, я работал один, а от Saatchi на встречу приехали 10 человек. Они засылали сетевых каких-то людей по трое, по пятеро. Региональный директор, такой директор, креативный  директор... А Эдуард - он умный менеджер, и мы решили пойти другим путем. И достаточно долго так двигались, примерно года полтора. А результаты были хорошие. Потом, правда, P&G очень важными стали и сказали, что они нам кучу денег платят, поэтому давайте больше народу на нас. И мы начали показывать движок, начали набирать людей и так далее. Как раз в этот момент нас во Франкфурт и отправили. С Галей Дударь.

А.Е.: А вас отправили на стажировку? Или присмотреться и остаться?

Д.Л.: Знаешь, мы работали. Присмотреться и остаться - не уверен... Но мы реально работали. Я был координатором по Max Factor по России. Потому что клиент был там, и это было удобно. А так я занимался Elen Betrix, такой старый немецкий был бренд. Его слили с брендом  Max Factor. Потом я занимался бумажными полотенцами Bounty, которых не было в России. И был координатором по Европе по этим брендам. Ну, в общем, был в команде, работавшей на P&G.

А.Е.: И долго ты там работал? Или ты прямо там жил?

Д.Л.: Жил на Александр-штрассе во Франкфурте. У них был отличный офис, а над офисом – квартиры. И вот в одной из этих квартир я и жил.

А.Е.: То есть 24 часа в офисе…

Д.Л.: Нет, там фантастически было совершенно. Во-первых, работы было меньше, чем в Москве. Что было очень плохо и очень непривычно. Полный расслабон.
Значит, ты просыпаешься, спускаешься. На лифте. Лифт с ключом, то есть к тебе никто не может попасть. Только уборщица и ты. Завтрак. Единственное неудобство - все это довольно рано, в 8 – 8.30 они начинали работать.

А.Е.: Ну знаешь, когда ты едешь на работу на лифте – это нормально.

Д.Л.: Да. Завтрак и работать. А по пятницам в пять часов была такая большая пьянка – гулянка. Из ресторана привозили много вкусной еды. Открывали холодильники с пивом. У них на первом этаже был такой огромный бар. Назывался «бар нан». Это какая-то такая цитата из Лео Бернетта, что ему нужны «best people, bar none», лучшие или никакие. И там очень смешные были люди, и очень смешной был креативный директор. Который для клиентов написал и показывал несколько шутливых презентационных концепций, одна была на тему: «ассоциация нищих заказала рекламному агентству кампанию, чтобы им лучше подавали». То есть – что именно нищим нужно писать на табличках, чтобы получать больше подаяний. Это, естественно, шутка была. И он весь рекламный процесс показывал с такими картонками. Вот такой был биф. Вот что предложило агентство: Концепция номер 1, такой-то слоган, такая-то тональность. Потом еще была концепция, которая напоминала мировую концепцию Winston, которая называлась «no bull (в смысле shit)»  – и на картонке было написано: «Ладно, не буду вам врать. Просто я хочу хорошо выпить». И история - про то, что они работают с одним агентством, потом меняют на другое. У него был набор картонок, где он это все показывал, и было очень смешно. И клиенты видели, какой он креативный, и во многом доверялись ему. Ну вот. И я доработал там весь срок – у меня был годичный. Единственное - надо было все-таки ехать в Лондон. Потому что «Проктер» в Германии - это крайне бюрократично.

А.Е.: Все очень прагматично?

Д.Л.: Тестируется каждый шаг, годами. У них есть даже собственные фестиваль P&G Creative Awards с премией, которую вручают агентствам по итогам продаж. То есть они пересчитывают, как сработала та или иная рекламная кампания, и за это дают призы. P&G вообще очень прагматичная компания, и при наложении на немецкий менталитет получалось забавно. Например, встреча. Много народа сидит. Встреча назначена на час. В 13.03 все начинают переглядываться и смотреть на часы, если кто-то опаздывает. «Что произошло? Может быть, он умер? Как же так? Ведь три минуты. Мы все сидим!» Молча. Воспитанные люди. Глаза такие очень большие – как можно опоздать на три минуты! И надо было ехать в Лондон. Там все это было даже по «Проктеру» значительно веселее.
А потом совершенно неожиданно меня нашел Коробков. Который хотел делать проект с тогдашним ОРТ. По созданию альтернативы «Видака» («Видео Интернейшнл» – прим. ред.). Это был 98 год. Я приехал работать на ОРТ 1 августа 98-го года. Прямо за несколько дней до коллапса. Приехал из доброго старого Франкфурта, а тут такое случилось…

А.Е.: А вы с Коробковым уже были знакомы?

Д.Л.: Он когда-то меня приглашал на позицию гендиректора в Казахстан. А я ему рассчитал, что этот офис не будет рентабельным, и он меня как-то зауважал за это. Хотя он мог посчитать лучше меня, потому что знал обороты клиентов, себестоимость аренды офиса и прочие вещи. А я в Казахстане по сию пору ни разу в жизни не был. Но как-то мне это удалось. Он меня порекомендовал Кириллу Игнатьеву, который тогда «рулил» на ОРТ. Соответственно, я приехал, была контора под названием «АнтаресПлюс», там в основном были люди из «Маккена». Карина Оганджанян, которая сейчас в «Твиге». Она как раз все это возглавляла. Сначала хотели на основе ОРТ, СТС и ТВ-6 делать альтернативу «Видаку». У «Видака» были НТВ, РТР и мелочь. А тут был ОРТ, СТС был тоже не очень крупный, но, в общем, так – ничего. Они хотели подвинуть «Премьер», который имел эксклюзив на тот момент. Поэтому мы из «Антареса» пытались что-то сделать, переориентировались. Мы были крайне прибыльными в кризис. То ли нам повезло, то ли мы были такие умные, но мы перестали ориентироваться на крупных сетевых игроков и переориентировались на локальных средних и мелких, у которых как раз оказалось много денег. И это просто реально поперло! Мы продавали спонсорство, то есть продавали те же ролики с надписью «спонсор». Вплоть до того, что у нас под декабрь был забит вообще весь эфир. У нас не было места. Причем под скидку в 70-75% - это при том, что скидки доходили до 99%!

А.Е.: Декабрь 98 года?

Д.Л.: 98 год. Кризис. Не было места. Мы специально выносили на совет директоров ОРТ предложение о расширении блоков и других рекламных возможностей. Причем была очень смешная история. Мы очень удачно сыграли на том, что мы были дочерней компанией ОРТ. И если «Премьер» мог продавать тогда под 98–99-процентные скидки от прайс-листа, то у нас большинство контрактов шло под 70-75%. А это уже были приличные деньги. И я по сию пору не понимаю, как это происходило. Именно на доверии. Мы приходили и говорили: мы дочерняя структура ОРТ. А всем нужна была реклама с гарантией выхода, потому что видно было – продажи товаров идут. «Дарья», «Биттнер», чай и кофе «Гранд» и т.п. А мы размещаем - все нормально. И плюс это льстило некоторым клиентам – мы на ОРТ! Это же круто и так далее. И нам верили. И никто ни разу не спросил каких-то документов. То есть у нас были документы, но их никто никогда не спрашивал. Все было вполне успешно. До тех пор, пока не поссорились Иван Иваныч с Иваном Никифоровичем, а именно – Эрнст с Игнатьевым. Просто Эрнст хотел все это возглавлять, а реально первым лицом был Игнатьев. Потому что он был директором по экономике и финансам. И пока была Пономарева, которая занималась в основном новостями и не лезла вообще ни во что, он был реально первым лицом. А потом появился Шабдурасулов, который был худо-бедно опытным человеком, в ранге министра он был до этого. Ну и соответственно подвинули человека. А вместе с Игнатьевым исчез и «Антарес».

А.Е.: А кем ты был в «Антаресе»?
Д.Л.: Исполнительным директором. Большой компании типа «Видака» не получилось, но сработали вполне эффективно. После этого я работал как раз в «Адвенте». Я по совместительству занимался новым бизнесом и работой с клиентами. Дима Коробков решил, что в «Адвенте» должно быть два директора. Был Саша Мажаев – первый  директор, и почему-то Дима решил добавить еще одного. И Саше было не очень комфортно – почему это вдруг два. Поделили клиентов и так далее... Это не очень долго продолжалось. И после этого я решил, что с рекламой надо заканчивать. Уже все прошел, все понятно... И пошел работать в компанию Mercury. Директором по рекламе, но это не имело никакого отношения к рекламным агентствам.

А.Е.: К той рекламе, в которой ты работал до этого?

Д.Л.: И там были в первую очередь закупки прессы. И это стало моим входом в новый для меня рекламный сегмент рынка. Я после этого попал в ELLE и там уже реально занимался продажами. Там была хорошая, очень сильная команда.

А.Е.: Это какой год был?

Д.Л.: 2001, наверно. Еще первый. Потому что в «Меркюри» я работал ровно год. И потом работал три года в ELLE. Я занимался центральным ELLE, питерским, киевским и корпоративными продажами по ключевым клиентам. Мы сделали самый толстый  ELLE в сентябре. Я пришел в мае, летом обычное затишье - а в сентябре уже вышел самый толстый на тот момент глянцевый журнал в стране (кроме Cosmo 850 к юбилею Москвы).

А.Е.: Я помню, мы с тобой тогда встретились, как раз ты мне этот кирпич отдал. Тогда это казалось чем-то нереальным.

Д.Л.: Ну да. Просто на рынке была такая схема «индеповская», что скидка – 35% и все, а дальше типа смерть. Такое могли придумать только люди, принесшие это с Запада, где все довольно строго. Жестко.

А.Е.: Даже не то чтобы жестко, а открыто и стандартизировано.

Д.Л.: А вот когда рынок был такой как здесь, с реальными продажами, все нужно было делать значительно гибче. И мы сделали это значительно гибче. И собрали очень много денег. Тем более как раз в тот момент Cosmopolitan стоял, упираясь рогом в свои эти 35-процентные скидки. И мы их просто сделали как стоячих. А они начали PR-компанию, что толстые журналы – это плохо. Заставили всех сейлзов ходить и говорить это по клиентам: ELLE такой толстый, кто его будет читать, кому это надо. Сейчас прошло уже столько лет – понятно, кто был прав, если взглянуть на тот же Cosmopolitan. Они где-то полгода теряли время и деньги. А потом пустились вдогонку. Стали тоже толстеть, толстеть, толстеть… но ELLE  при мне был больше всегда. Единственный раз в августе нас обогнал VOGUE.

А.Е.: Ну да. VOGUE - это же легенда.

Д.Л.: Да. Не слежу за тем, как ELLE сейчас. Но с того момента, как мы выпустили самый толстый журнал – он был всегда самым толстым. Те почти три года, пока я там работал – он всегда был самым толстым. И при этом реклама там всегда была в районе 40%. То есть самый лучший результат у меня был – 39.8 % скидки. Мне даже тогдашний финансовый директор Жан де Бодефр из центрального HFS тряс руку. А потом меня пригласили в Gruner Jahr. И я занимался тем же самым в GJ. Мы сделали самый толстый Geo в мире. Никогда и нигде не выпускали Geo такой полосности, как в России! Выпустили замечательный совершенно Geo Traveler. Не помню, какой это был год, но в этот год G+J в России был признан самым прибыльным в сети Gruner+Jahr. Потому что с одной стороны - генеральный директор сажал всех одного на голову другому, очень экономил, а с другой стороны - сборы рекламы были хорошие. Соответственно, одно наложилось на другое, получилось супер. И генеральный директор получил, кажется, какой-то очень большой бонус за это. 

А.Е.: Почему переход, почему Geo? Все было классно...

Д.Л.: Три года, достаточно. Была такая надежда, что Gruner+Jahr в Европе, основной конкурент Hashet Fillipachi  - они здесь были маленькими  - что они сейчас вот вырастут. А они ни фига не инвестировали, потому что Россия их не сильно интересовала. Я ж этого не знал - обещали одно, а фактически ничего не делали.

А.Е.: То есть идея была попасть в компанию с большим потенциалом роста?

Д.Л.: Второй раз я так, что называется, «лоханулся». Один раз тоже обещали, что будет второй «Видак», ничего не состоялось, и от меня это не зависело. Если ОРТ не отдает контракт на рекламу, как сделать «Видак»? На спонсорстве, которое там меньше 10% от всего рекламного времени? Ты же не будешь продавать в 15 раз дороже ровно то же самое. Кто же это купит? Вот и тут тоже были какие-то предпосылки, а ничего не состоялось. А мы запускали проекты без редакции, практически без инвестиций. Они, конечно, все были очень прибыльные, но маленькие. Нельзя сделать большой проект без редакции. Конечно, это тоже интересный опыт, но длить его вечно не имеет смысла. И когда все закончилось, я получил предложение от «Эксперта». Я вообще «Эксперт» ни разу не рассматривал. Потому что коммерческим директором была Татьяна Романова, одна из акционеров. И неожиданно Романова вышла из бизнеса, и кресло освободилось, а я всегда хотел в бизнес-сегмент. Мне всегда казалось, что это тот сегмент, который можно нарастить. И вот, собственно, за год с небольшим «Эксперт» показал, что его действительно можно нарастить. «Эксперт» обогнал «Деньги» в этом году по рекламным оборотам – чего, в общем, никогда не было.

А.Е.: А расскажи, при таком безумном ритме жизни школьные друзья, институтские друзья - они остались? Как-то поддерживаешь отношения? Ты говорил, что тебя друг институтский привел в рекламу…

Д.Л.: Нельзя сказать, что сохранились. Школьных друзей я вижу очень редко. Недавно было как раз 15-тилетие нашего окончания школы. Меня нашли, потому что я ни с кем регулярных отношений не поддерживал. Одна бывшая одноклассница работает в «рекрутинге», она набрала меня в Яндексе, нашла место работы, позвонила в журнал «Эксперт» секретарям, ну вот... Сама встреча мне показалась странной такой историей, очень меня как-то расстроила. Очень многие говорили: да! вот это была типа жизнь. Какая там была жизнь? Хоть убей - не понимаю. Ну как у всех. Ну школа и школа. Ну не знаю... Вот это меня очень расстроило. А с однокурсниками поддерживаю отношения. Правда, с небольшим их количеством и довольно редко. Потому что нет времени. И у них тоже. С Федей Лукьяновым  иногда созваниваемся, раз в год. В основном на его и на мой дни рождения.

А.Е.: И на новый год.

Д.Л.: Ну типа.

А.Е.: Слушай, скажи - а что твой досуг? То есть понятно, рабочая неделя – это плотно около офиса, встречи, завтраки, ужины...  А все-таки выходные какие-то остаются на себя?

Д.Л.: С дочкой время провожу. Дочке шесть с половиной лет. А еще я занимаюсь строительством, поэтому часть досуга еще уходит в строительный процесс. Мы занимаемся таким инвест-проектом – «строительство». Мой собственный. Предпринимательская деятельность. Появились деньги. Я постоянно интересовался темой недвижимости в последнее время. Наша нация ни в чем не знает границ, поэтому цены все прут и прут. И за одни и те же деньги можно купить не самый выдающийся домик на Рублевке или замок во Франции. Мы находим по приемлемой цене красивые места. Основной упор идет на хорошие виды.

А.Е.: Одним словом, ты опять несколько проектов двигаешь – пресса, строительство, интернет? А почему ты интернет тоже взял, небольшой ведь кусок для вас?

Д.Л.: Интересно. Я был, собственно, одним из инициаторов того, чтобы мы начали инвестировать в интернет. Потому что было понятно, что есть практически безальтернативный РБК, который собирает, в общем-то, некислые деньги. Соответственно, даже если ты будешь вторым или третьим, даже если с сильным отставанием, все равно это будут некислые деньги. Это все понятно на уровне общечеловеческой логики, без особого вникания в предмет. Мы начали активно работать, сделали качественный продукт. Главное на сайтах такого плана - это все-таки контент, а не программное обеспечение. А контент обычно генерят как раз издательские дома, а не интернет-компании.

А.Е. Я все пытаюсь понять, что ты делаешь в свободное время. Ты отдыхать ездишь куда-нибудь? В отпуск?

Д.Л.: С 89-ого года раза два был.

А.Е.: А последний раз когда?

Д.Л.: Ну года, наверное, три - четыре назад. Вот сейчас собираюсь в отпуск тоже.

А.Е.: Поедешь куда-то?

Д.Л.: Да никуда. Просто уже решил, что пора немножко отдохнуть. Я сейчас опишу историю. Во-первых, все было очень динамично, некогда было ходить в отпуск. Во-вторых, за неиспользованный отпуск давали денег. Тоже было как-то интересно. Во-первых, тебе некогда идти, во-вторых, тебе еще дают денег. Плюс я такой человек, который попадает в какую-то колею и в ней существует. И я привык, что я не хожу в отпуск – мне это и в голову не приходит. Я два раза был в отпуске. Понимаешь, у меня в Geo была замечательная история: мы ездили с клиентами куда-то. Я вроде и работал, и командировочные получал, а мы были и на Гоа, и на Мадейре... В общем, это тоже отпуск. Если была возможность, я всегда брал лишний день-другой, чтобы поездить по Европе, когда ехал на какую-нибудь конференцию, еще куда-то. Сейчас уже полтора года никуда не ездил.

А.Е.: А сейчас планы построил? Будешь заниматься строительством?

Д.Л.: Да-да, строительством буду… Но надо когда-то съездить. Я еще со студенческих времен мечтаю, но это не сейчас. Мечта уехать в Европу на полгода, или хотя бы на три месяца. Взять машину и ездить. Сейчас это совсем просто – нет границ. Одну визу взял и катайся там сколько хочешь.

А.Е.: А как ты думаешь, это реализуемо вообще? В твоем ритме?

Д.Л.: Не знаю. В том ритме, в каком я последние лет 10 жил – нет. Потому что все время находится что-то, что отменяет эти планы. Потому что есть какая-то боязнь, что на полгода уедешь – и выпадешь из процесса. А что потом?! Раньше была боязнь, что работу не найдешь. Сейчас, может быть, поиск работы для меня прост и лёгок, но вот выпасть из круга... И меня с одной стороны это угнетает, потому что вроде бы уже пора воплотить давние планы и хорошо бы это сделать, а с другой стороны - не знаю... Пока вот не получается. Но в отпуск я поеду в этом году точно. Уже запланировал.