Марк Ротко. Дорого. Очень дорого. Гораздо дороже. Дорого как только возможно. Еще дороже

Ох, и трудно же писать про абстракционистов. Про нормальных-то художников хорошо писать. У них-то в картинах сюжет есть. Дядьки, тетьки там, дворец какой-нибудь, лужок, на нем коровки, бычок (бык). Есть о чем поговорить. А тут о чем писать?

Оранжевый, красный, жёлтый

А писать надо. Во-первых, Ротко (MCMIII-MCMLXX) – столп. Во-вторых, за эту вот его работу в прошлом году было заплочено аж почти 80 000 000 долларов, и она стала самым дорогим произведением послевоенного искусства, когда-либо проданным на аукционах. А ведь, наверное, не дурак ее купил, раз такие деньги имеет. За что тогда такие бабки, когда, как добрые люди пишут в комментах к этой новости, у них дети не хуже намазюкают. А ведь за несколько лет до этого вот эту картинку Ротко продали почти за 73 000 000 долларов.

 
Белый центр

Понятно, если бы он изобразил доступными средствами какой-нибудь лужок с коровками и бычком (бык), пусть даже кривенько, как тот же Ван Гог. Глаз бы там нашел чего знакомое и отдохнул, а тут ему и остановиться не на чем. Нехорошая картина. Главное, вообще ни на что не похоже. И самое противное, так и должно быть в крепкой, качественной абстракции.

Придется, чтобы понять, в чем тут цимес, обратить пристальный взор на факты ротковской жизни. Может, там что есть. Может, удастся там найти объяснения его живописным выкрутасам. Это я так хитростью занимаюсь – раз картинки описать не получается, надо по биографии ударить. Мне же за количество знаков плотят.

В общем, на самом деле он - Маркус Яковлевич Роткович, опять же из наших отечественных евреев. Родился в Двинске, в семье работника фармацевтического прилавка. Ходил в хедер. Изучал Талмуд. Все, как положено. В 1910-1913 его многочисленная семья двумя порциями переехала в США, подальше от погромов и армии, в которую должны были по очереди попадать младшие Ротковичи и которая для еврея тогда была лишь ненамного лучше среднего погрома. В США папа, видимо, посчитав, что все полезное он уже сделал и семье больше не нужен, вскоре умер. Теперь Маркусу приходилось не только учиться, но и работать – об этом папа не подумал. В общем, закончил он школу с отличием, и поступил в Йельский университет… Надоело мне что-то его биографию рассказывать.

Короче, самое главное – универ он бросил, уехал в Нью-Йорк, там увидел, как его приятель в школе искусств рисует раздетую натуру, и тут его реально проперло от искусства. Ротко поступил в школу дизайна, где учился у Аршиля Горки – одного из ключевых в будущем абстрактных экспрессионистов, в ряды которых вступил со временем и сам. Еще он ходил на лекции художника Макса Вебера, где узнал, что искусство может выражать религиозные и политические идеи. Во, страна, ну все наоборот. Если бы он не уехал из России и стал бы тут тоже увлекаться искусством, то открытием для него было бы как раз то, что искусство может НЕ выражать никаких религиозных или политических идей. У нас же без идеи нельзя. Учился Ротко недолго.

Поучившись, он бурно занялся искусством. Выставлялся, писал манифесты, входил в объединение «Группа десяти», где, впрочем, никогда не было больше девяти. В те, тридцатые годы, его работы пребывали в рамках экспрессионизма, который тогда мог еще удивить разве американцев. Тем не менее, у Ротко и остальных членов группы была репутация жутких радикалов, и их не всюду пускали. В смысле, выставляться.

Вход в метро

Фантазия в подземке

Стоящие мужчина и женщина

В начале 40-х гг. в Америки сильно актуализировался интерес к сюрреализму в связи с массовым переездом его носителей из Европы – он был несовместен с культурной политикой национал-социалистической партии. Ротко переходит в сюрреалисты и изучает психоаналитическое наследие Фрейда и Юнга, отдавая предпочтение последнему.

Гефсимания

Архаический идол

Без названия

Тут у него есть понемногу и от Дали с Эрнстом – в первой работе, где достаточно иллюзионистически изображенная бредовая конструкция существует в некоем многозначительно безбрежном пространстве, и от Миро – в последней, в которой живут какие-то биоморфные образования. В целом, конечно, видно, что мастер еще не нашел себя, вполне вторичен по языку и тему раскрывает недостаточно хорошо. Да, в 1940 году Маркус Роткович становится Марком Ротко – он подал, наконец-то, документы на получение американского гражданства и, до кучи, американизировал свое название.

Шло время. Конкретно – вторая половина 40-х гг. Ротко был уже довольно пожилым и широко малоизвестным. Он много работал и часто думал, что бы такое отчетбучить, чтобы остаться навсегда в памяти благодарного человечества. Увидел работу Матисса «Красная студия» в музее, несколько часов простоял возле нее и сделал выводы.

Анри Матисс. Красная студия

Язык его работ становился все проще.

Без названия

Из них исчезает любой намек на фигуративность, на нарративность, на объем и пространство. Они превращаются в набор цветных пятен разной величины, совершенно непонятных растерянному зрителю и очень неаккуратно написанных. Так Ротко докатился до абстракционизма.

Мультиформа

№21

В самом конце 40-х гг. картинки Ротко приобретают свой классический вид. Вот благодаря им он и остался в памяти благодарного человечества.

   
Фиолетовое, черное, оранжевое, желтое на белом и красном

Вот так они приблизительно и выглядят, эти работы. Несколько цветов, обычно три-четыре-пять штук, организованных в неровные четырехугольники одинаковой длины.

№61 (Ржавый и голубой)

Картины – большие.

Собственно, цвет и размер – это два главных слова в том языке, которым с нами говорит Ротко. Сначала о цвете – он главнее.

«Тот факт, что художественная работа начинается с рисунка – уже академический подход. Мы начинаем с цвета» (Ротко). В принципе, такую фразу мог бы сказать уже любой закоренелый фовист, тот же Матисс – для них ведь цвет тоже был главным. На этом бы он и остановился – время-то дикое было, люди психоанализа не знали, хорошо воздействующий на зрителя цвет искали в темноте, на ощупь, голой эмпирикой подменяя твердое знание. Ротко же, как человек эпохи постсюрреализма, читавший Фрейда и Юнга, знает слово «архетип». Поэтому он, как и другой столп – Поллок – уходит в подсознание/бессознательное. Поллок уходил в индивидуальное бессознательное, искал там – и находил – буйные энергии, которые предъявлял миру в виде шаманских телодвижений с краской в руках. Ротко же шатался по коллективному бессознательному в поисках тех самых архетипов – устойчивых реакций и досознательных представлений, связанных с тем или иным цветом. Это когда один цвет вызывает одну эмоцию, другой – другую, а их сочетание – третью. Т.е. он хотел общаться с потребителем на самом искреннем, честном, всеобщем и практически неизменяющемся праязыке, который всем известен, но, по мере неизбежного взросления человека и восприятия им культуры во всех ее проявлениях, уходит и забывается*. Идеальными творцами и зрителями в этой ситуации являются, конечно, маленькие дети** и представители примитивных культур, у которых и творческий акт, и его восприятие происходят помимо разума и культуры***.

№1. (Королевский красный и голубой)

Черное на коричневом

Для того, чтобы зритель вошел в рабочее состояние и начал правильно воспринимать работы, у Ротко существовал ряд жестких экспозиционных и поведенческих принципов. Зал, в котором экспонировались эти работы, не должен был быть проходным. Также не должно было быть каких-то чужих работ или объектов, отвлекающих внимание. Освещение предполагалось скудное****, окна – закрытые. Работы должны были висеть в 30 см от пола и на значительном расстоянии друг от друга. Никаких массивных рам, максимум - скромный тонкий багет. Зрителю полагалось находиться на расстоянии 40 см от картинки и стоять спокойно, вдумчиво. Если все это соблюдалось, то зритель, благодаря еще и большому размеру работ,

оказывался как бы внутри них. Неровные края лаконичных четырехугольников, краски, просвечивающие сквозь друг друга, достаточно заметные мазки – четырехугольники не залиты однородно, они написаны - рождали эффект некоего мерцания, пульсации, что еще больше затягивало зрителя внутрь работы. Т.е. Ротко создавал перед своей работой насыщенное пространство, являющееся частью этой работы. Эффект, сравнимый с тем, что существует при общении с древнерусской иконой. Так ли это на самом деле, я не знаю. Это тот самый случай, когда, по выражению Жванецкого, как никогда, важен личный приезд. Я же наблюдал Ротко только в репродукциях. Поэтому в оценке того, прижился ли конструкт Ротко или не прижился, я вынужден опираться на свидетельства третьих и четвертых лиц, и свидетельства эти свидетельствуют, что – прижился. Да и цены на его работы об этом тоже свидетельствуют*****.

Черный на красно-коричневом

Голубой, оранжевый, красный

Икона тут не лишняя еще и потому, что Ротко, по всей видимости, создал свой вариант религиозной живописи. Видимо, сказались и хедер, и Талмуд, и еврейский запрет на изображение Бога. Во всяком случае, его высшее достижение – это так называемая капелла Ротко, над работами для которой он работал в конце жизни. 14 работ соответствовали 14 остановкам, сделанным Христом на Крестном пути.

Капелла экуменической церкви в Хьюстоне

Капелла экуменической церкви в Хьюстоне

Это был идеальный вариант – специально построенное для работ Ротко здание, внутри которого были соблюдены все его экспозиционные принципы.

К этому времени Ротко был мировой звездой. Персоналки в престижнейших выставочных местах, Венецианское биеннале, заказы, цены на работы и т.д. Но счастья в его жизни не было. Он и так-то был алкоголик со стажем, а тут еще у него нашли артериальную аневризму. На призывы зажить здоровой жизнью, соблюдать режим дня и держать диету он забил – продолжал бухать и курить. С женой у него были плохие отношения, вплоть до развода – он уже и дома не жил, ночевал в мастерской. Короче, 25 января 1970 года Ротко съел кучу антидепрессантов и перерезал, для верности, себе вены******. Не спасли.

* Что-то подобное до Ротко делали в поэзии наши заумники вроде Хлебникова и Крученых и обэриуты. Ну, и дадаисты, конечно. И сюрреалисты типа Миро.

** Вот та самая реакция, которой алкал Ротко. Эстетический опыт дитя практически равен нулю, тем не менее, мы видим совершенно эстетическое переживание, основанное на тех самых архетипах.

*** «Я отказываюсь от естественного изображения только для того, чтобы усилить выражение темы, заключенной в названии». Это высказывание Ротко можно было бы считать издевательским – названия-то вы уже видели, какая там тема? На самом деле, все правильно. Тема – это цвета, вызывающие эмоции. Эмоции же он не называет, т.к. это будет уже подсказкой, вторжением той самой культуры. Это будет тем самым насилием над зрителем, которого он хочет избежать.

**** Известная история, когда на выставке «Пятнадцать американцев» Ротко постоянно выключал часть светильников в своем зале. Как только он уходил, организатор выставки Сидней Джанис тут же их зажигал. «Иначе тускло и мрачно получается», - говорил он.

***** Конечно, ценообразование на арт-рынке – тема особая. Цена на работу складывается из множества факторов, среди которых присутствует и миф о художнике. Наличествуют, конечно, и маркетинговые усилия разных по-разному заинтересованных лиц. Тем не менее, как показывает опыт, долго впаривать туфту за бешенные деньги не удается. Это как с поп-звездами – можно устроить им блестящую славу на несколько лет, но потом их все равно забудут. А Битлз – вечны!!!

****** В мире абстрактного экспрессионизма, вообще, было довольно неблагополучно. Из тех, кто, так или иначе, был с ним связан, многие были суровыми алканами. Поллок, де Кунинг, например. Много самоубийц. На вскидку – Горки, Рейнхардт, с Поллоком неясно – была ли это автокатастрофа. Вот следующий за ним поп-арт был в этом смысле гораздо позитивнее. Там куча долгожителей, никто, вроде, сам себя не убивал. Все-таки неблагодарное это дело – бродить в сумерках бессознательного.

Автор: Вадим Кругликов