Клас Олденбург. Реально прикольный чувак

Есть что-то, все-таки, в поп-арте, располагающее к долголетию. Возможно, это общий позитивный взгляд на мир в сочетании с иронией и самоиронией – что же может быть благотворнее такой комбинации для желудочно-кишечного тракта, опорно-двигательной системы и нервных окончаний. Ольденбургу (1929-…) 28 января исполнится 84 года*. А он ведь еще и работает. Не так давно закончил такую вот штуку:

Факел из краски

Ольденбург – швед. Папа его работал шведским дипломатом в Америке, так что Ольденбург с детства там жил. А потом стал американским гражданином. Учился в Йеле и чикагском институте искусств.

Как почти  все хорошие поп-артисты, начинал свой творческий путь Ольденбург в  лоне абстрактного экспрессионизма и, как почти все они, вскоре стал относиться к нему критически. Причины - тоже как у всех: неприятие пафоса, серьезности, претензии на выражение главных истин о мире и стояния на котурнах Настоящего Искусства. Поэтому, в конце 50-х гг., Ольденбург со всей силой вливается в нью-йоркскую богему, внутри которой происходят различные новаторские замесы. Одним из главных замесов были хеппенинги, в которых Ольденбург достаточно преуспел и посотрудничал с самим Алланом Капроу. Но самым интересным для биографии Ольденбурга были не сами эти хеппенинги, а, скажем так, реквизит для них, который он любовно изготавливал сам и благодаря которому вошел в «горячую пятерку» поп-артистов из из Нью-Йорка**.

Духовка

Это были муляжи разных вкусных продуктов питания, которые издали выглядели довольно достоверно и, с точки зрения своей объектной номенклатуры и функции, располагались в зоне между искусством и жизнью.

Витрина с пирожными

Ведь что такое муляж? Это не очень достоверное, но стремящееся таковым быть, подражание реальности, искусством не являющееся. Дальше в дело вступает дюшановская*** логика реди-мейда – если эти муляжи переместить в пространство искусства, в данном случае, в пространство хеппенинга, то они автоматом становятся искусством. Дальнейшее развитие этой логики и новация Ольденбурга в том, что это – не реди-мейд, он ведь сделал их сам. Но они, при этом, изображают из себя этот самый реди-мейд. Который, в свою очередь, изображает реальный кусок пирога или тортик. Чувствуете, как тут все закручено. Назывались такие объекты «мягкая скульптура» - не потому, что были мягкими, иногда они были вполне даже твердыми, когда делались из пластика, например. Просто изображали они мягкие предметы типа булочки.

Два чизбургера

Делал Ольденбург и в прямом смысле мягкие скульптуры.

Гигантский мягкий вентилятор

Тут веселый абсурдистский задор дадаизма с удовольствием  смешивался с абсурдом сюрреалистическим  в варианте Дали, когда переворачиваются устойчивые дуальные пары, т.е. твердое выглядит мягким, дальнее – близким, мелкое – крупным и т.д. Помните его стекающие вниз циферблаты?

Мягкий телефон-автомат

Параллельно Ольденбург делал такие вот реди-мейд-объекты и реди-мейд-инсталляции, иногда подкрашивая  их краской.

Белые кеды

Гладильная доска

Смысл этой подкраски – это тоже продолжение  затейливой игры со зрителем, начатой Дюшаном. Типа – так вы до сих пор не верите, что готовый предмет, купленный в магазине и показанный в галерее, это искусство? Ну, хорошо, я его покрою краской – традиционным атрибутом искусства – т.е. совершу символический творческий жест настоящего художника. Как бы верну сомнительный с точки зрения искусства предмет в его лоно****. Теперь верите?

Эта стратегия – как бы возвращать реди-мейд в пространство искусства  – вроде бы противоречит тем словам Ольденбурга, которые приведены  в начале текста. Там, где он говорит, что не пытается делать «искусство». Но это противоречие – обман зрения. Во-первых, он, все-таки, возвращает «как бы». Во-вторых, под «искусством» он, в данном случае, понимает традиционное искусство. В-третьих, вот: «Я за искусство, которое не сидит на своей заднице в музее, а делает что-то другое. Я за искусство, которое вырастает и не подозревает о том, что оно — искусство. Я за искусство, которое смешано с повседневной чепухой и все же поднимается наверх. Я за искусство, развертывающееся, как карта, которое вы можете сжать, как руку своей подружки, или даже поцеловать». Так что все логично получается. Ольденбург отмазан.

Но широкую известность среди массового любителя прекрасного Ольденбургу принесли его огромные сооружения, установленные в разных концах всего цивилизованного мира (у нас таких сооружений нет).

Печать

Увеличивать-то Ольденбург начал давно, еще в начале 60-х гг., но тогда это было все-таки в масштабе интерьера.

Большой гамбургер

Наверное, первое из таких уличных сооружений, называемых Ольденбургом «антимонументами», он установил в 1968 году в одном из бунтующих американских университетов в смысле политического протеста. Прочитывается протест, прочитывается – тут и подчинение агрессивного мужского женственному женскому, воинственного – мирному, твердого – мягкому. Особенно хорошо то, что помада выглядит как агрессивный фаллический символ, что полностью убивает его агрессию – помада же. Или не убивает, и тогда жало иронического сарказма направляется и против этого женственного женского, которое стало агрессивным и просто заняло место мужского в иерархии агрессивности, т.е. сверху. 

Помада на танковых гусеницах

Теперь, почему – антимонументы. Ну, допустим, установлены они именно в тех местах, где ставят именно монументы – в городской среде, на площадях, в парках.

Булавка

Ну, допустим, размеры у них как у монументов.

Поливальный шланг

Только вот воспроизводят они совершенно банальные предметы и никак не могут быть нормальными монументами. Те-то ставятся в честь каких-то ярких личностей или событий, а тут – сплошная повседневность. Кроме того, такая монументализация ничего не значащего смешна – монументы все-таки штуки серьезные.

Эти творческие поиски, конечно, целиком вписываются в игры дадаизма – помещение предмета в несвойственный ему контекст – и в стратегию поп-арта. Если Джонс воспроизводил банальные предметы – пивные банки или лампочку – в бронзе, то почему не воспроизвести подобные предметы в офигенном масштабе*****? Если лампочка прикидывается произведением искусства, почему огрызок не может прикинуться памятником?

Огрызок

Тут еще возникает такое соображение. Монумент – штука скользкая. Скажем, поставили его выдающемуся политическому  деятелю, а через какое-то время выясняется или признается, что он – сволочь. Приходится либо терпеть памятник сволочи, выполняющий теперь непонятно какую функцию, либо просто сносить. Сооружения же Ольденбурга в этом смысле бесспорны. Отношение граждан к прищепке в целом положительное и не меняется во времени и пространстве.

Прищепка

С одной стороны, это памятки  вещам в себе – они сообщают только о том, что изображают. Памятник, допустим, Суворову – это же не памятник телу этого конкретного человека. Это памятник тому, что это тело (и дух) совершило. Т.е. чему-то подразумевающемуся, общеизвестному, находящемуся за пределами изображения. Такой памятник отчасти выступает как знак. Ничего такого не может быть с сооружениями Ольденбурга – ничего не может подразумевать, ни на что не может намекать, означающим никакого означаемого не может быть штепсельная вилка. Она может быть только собой.

Штепсельная вилка

С другой же стороны, вся эта мощная конгломерация, разбросанная по всему  цивилизованному миру (у нас –  не присутствует, говорил уже), составляет обширный мемориал обществу потребления - о взаимоотношениях поп-арта и этого общества я писал в тексте о поп-арте, не буду повторяться – т.е., все-таки, подразумевает, отсылает, намекает и означает. Впрочем, настоящее искусство часто соединяет в себе противоречия, надо к этому уже привыкнуть.

Совершенно необходимо добавить, что  ольденбурговы сооружения, поначалу задуманные как легкие, ироничные  провокации, уже давно вписались  в свое окружение, лишились всякого  намека на провокационность и воспринимаются как затейливая, нестандартная эстетическая и понятийная игра. Даже если они воспроизводят вещи сомнительные.

Разбитая тарелка с дольками и шкурками

Бонус

Мягкая скрипка

Это работа 2002 года. Ольденбург ненадолго  вернулся в молодость.

Ложка с вишенкой

Длина - 17 метров, вес - 7 тонн. Года два назад вишенку стибрили.

Шуруп

Нечего сказать.

Арочный мост из шурупов. Состояние II

Архитектурная фантазия на предыдущую тему.

Закопанный велосипед

* Живы еще Джаспер Джонс (р. 1930) и Джеймс Розенквист (р. 1933). Роберт Раушенберг прожил 82 года, Ричард Гамильтон – 89 лет. 70-летних я и не беру.

*** Раушенберг, Розенквист, Лихтенштейн, Уорхол, К. Ольденбург.

*** Я уже заколебался писать о том, что после Второй мировой войны, особенно, в 50-е гг., в США образовался всплеск интереса к дада – там жили Дюшан и еще несколько бывших дадаистов, были проведены несколько крупных выставок, посвященных дада, выходили альбомы и каталоги. В любом тексте про поп-арт об этом писать приходится. С другой стороны - а куда деваться, это же важно. 

**** В таких местах я периодически  начинаю опасаться, что кто-нибудь  из вас спросит: «А зачем  он все это делает?». Вопрос-то  совершенно закономерный. Но я  не могу в каждом тексте  погружаться в онтологические  глубины авангардизма. Читайте подряд все статьи с самого начала в рубрике «Галерея» на Adindex, и вы не будете задавать таких вопросов.

***** Этим же занимался Лихтенштейн,  увеличивая фрагменты комиксов  до размеров картин.

Автор: Вадим Кругликов