Нико Пиросманашвили. Сложно организованный примитив

Для начала сразу определимся в терминах и дефинициях. Примитив, он же наив – это искусство, которое делает, грубо говоря, самоучка. И, что важно, по-другому он делать не может. Примитивизм – это искусство, которое делает профессионально обученный человек. Просто он подражает примитиву, но может делать и по-другому. А то, знаете, столько неразберихи в этих всех терминах и дефинициях, не поймешь, кому что надо. И отличить примитив от примитивизма бывает трудно, тут нужен опыт.

У меня речь пойдет, естественно, о примитиве – Нико Пиросманашвили (1862-1918) учился разве что у бродячих живописцев без профобразования, изготавливающих вывески и рекламные сообщения различного формата для лавок и духанов (грузинских трактиров). И еще. Пиросманашвили – это фамилия, Пиросмани – прозвище.

Вывеска пивной Закатала

Тут, наверное, надо объяснить, с чего вдруг я заговорил о примитиве в рамках неспешных бесед о всяком передовом искусстве XX-го века.

Ну, прежде всего, Пиросмани – хороший художник и очень мне нравится, что уже немало. А еще – примитивизм как метод или как составляющая метода присутствовал практически во всех направлениях авангардизма, что, несомненно, заставляет ищущий ум и беспокойную душу обратиться к первоисточнику этого самого примитивизма, т.е. к примитиву. И этим мы только повторим тот путь, который уже много раз проделывали, так сказать, мастера авангардизма. А они не только использовали примитив как источник вдохновения, но и вводили его в контекст современного им искусства – выставляли наивных художников на своих выставках, как, например, кубисты – Таможенника Руссо или сюрреалисты – Луизу Серафин, откуда эти художники попадали в разные альбомы и книжки про авангардизм.

Возникает закономерный вопрос – что такого замечательного находили изощренные авангардисты в работах наивных художников? Прежде всего – неиспорченный культурой и профобразованием взгляд на мир. Помните знаменитое «сбросить Пушкина с корабля современности»? Это кричал кубо-футурист Маяковский. Кубист Вламинк предлагал совершить еще более масштабное действо – сжечь Лувр. Ну, не варварами же были они, эти мастера культуры. Они, конечно, таким жестоким образом высказывали добрую мысль о том, что искусство заакадемизировалось, стало набором приемов и штампов, что его нужно радикально обновлять – чем они и занимались – а для этого надо начать все сначала. И тут, прямо у них под боком, обнаруживаются такие замечательные работники холста, масла и кисти, которые практически ничего не знают о ненавистных авангардистам проблемах. Ну, разве что с репродукций пытаются что-то срисовывать. Конечно, это находка.

Белая медведица

Пиросмани нашли в Тифлисе деятели русского авангарда братья Зданевичи и примкнувший к ним Михаил Ле-Дантю, в результате чего четыре его работы были выставлены в Москве на футуристической выставке «Мишень». А до этого Пиросмани как художник был известен только хозяевам и посетителям лавок и особенно – духанов.

Татарский фруктовый магазин

По их скудным, как всегда бывает, воспоминаниям, Пиросмани был человеком гордым, вспыльчивым – Князем звали, да! – и неуравновешенным. Склонным к импульсивным и непрактичным поступкам. История про «млн, млн, млн алых роз», скорее всего, истинная. Пиросмани недолго на паях с одним грузином держал то ли молочную, то ли зеленную лавку и продал ему по дешевке свою долю, чтобы купить воз цветов для гастролирующей в Тифлисе цирковой акробатки Маргариты.

Маргарита

Маргарита воз приняла, даже съездила с Пиросмани погулять в Ортачала – был тогда в Тифлисе такой веселый район ресторанов и публичных домов. Потом свалила – дальше гастролировать. О чем там из этого поется в песне – я не знаю, поэтому на всякий случай рассказал все.

Таким образом, несмотря на удаленность своего проживания от Парижа, Берлина и Москвы, Пиросмани обладал некоторыми чертами, свойственным представителям авангардистской богемы, по крайней мере, на начальном этапе карьеры. В данном случае – это диковатые, с точки зрения обывателя, но красивые выходки. А еще – практически непрерывная бедность, отсутствие постоянного места жительства (иногда он ночевал даже в духанах), пьянство с перетеканием в алкоголизм (всегда работал, слегка выпивая, ну, а уж после работы…) и ощущение себя профессионалом (кроме недолгих доходов от лавки и недолгой же работы кондуктором на железной дороге Пиросмани всегда жил на доходы от своего искусства). В последнем пункте есть отличия от богемы. Пиросмани почти не писал не на заказ. А заказы эти были – вывески, простенькая реклама, портреты групповые и индивидуальные, росписи стен в духанах и для духанов же разная красота типа животных, ортачальских девиц, жанровых сцен, пейзажей, натюрмортов и даже исторической картины. Короче, тут есть все нормальные классические жанры. И несколько больше.

Натюрморт

Горный дух Шет помогает князю Барятинскому поймать Шамиля

Ну, надо же поговорить немного о его, Пиросмани, стиле. Стиль этот происходит из двух основных источников – общегрузинской наивной городской живописи и церковных средневековых фресок. К первой его приобщили, как я уже написал, бродячие носители профессиональных тайн, вторые были почти на каждом углу. И качество их было очень высокое – не надо забывать, что Грузия в средние века входила в т.н. Византийский круг, и культурное общение с метрополией было у нее очень насыщенным.

Как всякий наивный художник, Пиросмани чаще всего писал то, что знает, а не то, что видит. Т.е. снег у него - белый, трава – зеленая, а небо – синее. Хотя намеки на светотеневую моделировку и всякие рефлексы  у него есть. Анатомии он не знает, пропорции – приблизительны. С линейной перспективой у Пиросмани есть настолько большие проблемы, что лучше о ней не вспоминать. То же самое – со световоздушной, т.е. ее нет вообще. Таким образом, непонятно, о каких достоинствах тут можно говорить.

Но это все с точки зрения академической живописи. А с точки зрения авангардизма – все это как раз достоинства и есть, особенно, если к этим нарушениям классических правил добавить выразительность и цельность. А уж этих-то штук у Пиросмани хватает. Т.е. он хоть и неклассическими средствами пользуется, но добивается того, чего хочет. «Я так хотел сделать, и у меня получилось», - одна из немногих его сохранившихся фраз. Возьмем для примера какой-нибудь из его многочисленных кутежей.

Кутеж пяти князей

Ну, конечно, прежде всего – монументальность. Это у Пиросмани - от фресок. Ничего лишнего. Силуэты – обобщенные, деталей – мало, цвета – локальные, т.е без полутонов. Композиция - точно такая же, какая существует в огромном количестве «Тайных вечерь» вплоть до леонардовской, притом что люди так за столом обычно не сидят, в смысле, чтобы передняя часть стола никем не была засижена. Мы-то знаем. Но таким образом усиливается эффект репрезентативности – все персонажи обращены к зрителю лицом, поэтому категорией «как в жизни» можно пренебречь. Леонардо и прочим мастерам высокого искусства приходилось прибегать к разным кунштюкам, чтобы сюжетно оправдать такую композицию, а Пиросмани – нет. И дело не в том, что он не знает, в каком порядке располагаются пьющие люди за столом – он-то, как раз, хорошо знает - а в том, что он не знает правил. И располагает персонажей так, как ему надо для достижения большей выразительности. И правильно, замечу, делает.

Далее. Композиция – симметрична, соответственно, устойчива. Персонажи не двигаются, движений нет вообще. На столе – минимум аксессуаров. Фон – неопределенный, но хорошо выделяющий фигуры. Сами фигуры расположены ритмично. Цветов – мало. Выделяется ударное сочетание черного с красным.

Все перечисленное работает на то, чтобы банальная пьянка - при всех достоинствах грузинского застолья – предстала как торжественный и важный, практически, религиозный ритуал, который находится вне времени и вне конкретного пространства. Это уже не жанровая сцена, это практически памятник трапезе – сакральному мероприятию в любой традиционной культуре.

Кстати, черный цвет здесь – это цвет клеенки, на которой написано большинство работ Пиросмани. И, скажу я вам, нет большего заблуждения, чем думать, будто клеенка эта снята со стола в духане.  Ну, типа по причине полной нищеты творца. Пиросмани, как профессионал, очень трепетно относился к средствам производства. Кисти и краски покупал в магазине для настоящих художников («Надо же, - говорил его владелец, - простой маляр, а краски всегда покупает дорогие»), а кленку использовал особую, для промышленных целей произведенную. Пиросмани в ней нравилась фактура – пупырчатая или морщинистая, и цвет. Поэтому его технику можно назвать живописью наоборот – не темное на светлом, а, опять же, наоборот.

Черный медведь

Такой цвет основы позволял ему, как здесь, обозначить важные вещи небольшим количеством мазков, оставив без ущерба для картинки большие участки непрописанными, что вписывалось в его скупой на средства стиль.

Ну, что еще? А, вот еще. Пиросмани при всей своей необученности прекрасно умел передавать фактуру.

Продавец дров

Вот здесь, к примеру, любой ксилолог* легко различит породы дерева. А еще Пиросмани иногда писал пальцами – я не знаю других наивных художников, обладавших такой смелостью – ведь они обычно стремятся подражать профессиональным художникам, а те, с их точки зрения, всегда пишут кистью. Зато знаю, что пальцами писал старый уже Тициан, когда входил в раж и кисть оказывалась недостаточна для его темперамента. И писал Пиросмани быстро, «пока чокались», практически никогда ничего не переделывая.

Всю эту унылую шнягу с формальным анализом картины и описанием элементов стиля и техники я затеял только для того, чтобы показать творчество Пиросмани с хорошей стороны. Слава Богу, мне это удалось. Поэтому напоследок я могу рассказать еще немного о самом Пиросмани.

После того, как его работы были выставлены в Москве, Пиросмани стал приобретать кое-какую известность и вышел за пределы мира духанов и лавок. О нем вышло несколько статей – в Москве и Тифлисе, потом в Тифлисе же, в мастерской Кирилла Зданевича, прошла его однодневная выставка. В 1916 его пригласили в Общество грузинских художников. С ним стали искать знакомства молодые, и, в будущем, знаменитые художники, вроде авангардиста Давида Какабадзе и символиста Ладо Гудиашвили. Появились даже коллекционеры его работ. Но он все равно вскоре умер, больной и голодный, пролежав три дня в подвале дома на Молоканской улице. «Отек легких. Гипертрофия сердечной мышцы. Застойная печень. Атрофия селезенки. Хроническое воспаление почек (нефрит)», - это из протокола вскрытия. Он же очень много пил, как и положено настоящему художнику.

*Ксилология – наука о деревьях. Такое название мне нигде не удалось найти, т.к. эту науку называют дендрологией.

Автор: Вадим Кругликов