Возвращение свободного времени

Так пишет журнал The Economist в своем традиционном приложении по итогам 2014 года. Конец тренда ненормированного рабочего дня он назвал одной из главных социальных тенденций 2015 года. Тезис звучит так: последние 20 лет демонстрация собственной сверхурочной занятости на службе считалась не только неотъемлемым атрибутом успешного делового человека, но также и признаком хорошего тона. Однако исследования ученых показывают, что залог успешной работы — это умение отключиться от нее вовремя. Поэтому совещания будут становиться короче, презентации — укладываться в несколько основных тезисов, а лучшим карьеристом будет считаться не тот, кто засиживается допоздна, а тот, кто ровно в шесть вечера закрывает офис, переодевается в спортивный костюм и идет кататься на серфе.

О том, что работа займет все время, которое вы на нее выделили, говорил еще закон Паркинсона. Но разве не отказ от дискретного режима «работа / досуг», основы капитализма, еще совсем недавно постулировался как главная цель постиндустриального общества — помните, как говорит Челентано в фильме «Укрощение строптивого»: «Тот, кто занят любимой работой, в отпуск не ходит»? Говорили даже о возвращении примордиальной рабочей этики, когда труд — например, охота или торговля на рынке — включает в себя элемент игры и отдыха (как на статуэтке из древних Фив, на которой две женщины пекут хлеб под звуки флейты, и в средневековой Европе, где рыцарские турниры и шахматы аристократов были развлечениями лишь отчасти, в то же время помогая им готовиться к военным действиям). С такой этикой покончила промышленная революция: в ее парадигме не могло быть времени, не употребленного, не использованного, не ставшего предметом рыночной купли-продажи, проведенного просто так. Отец либерализма Джон Стюарт Милль вспоминал в мемуарах, как в детстве ему дозволялись час-другой свободного времени ежедневно, но никак не целый выходной день, чтобы он, не дай бог, не приобрел привычку к лености. По мере того как работа становилась все меньше похожей на игру, а рабочие часы — все более четко определяемыми по циферблату, возникала и нужда в неких неутилитарных, не связанных с работой занятиях, и свободное время становилось все больше и больше организованным: так возникло понятие досуга.

Отменить этот дуализм была призвана экономика нового миллениума: предполагалось, что ее движущей силой станет «класс творцов», ценный не умением соблюдать трудовую дисциплину (тем более что место «белых воротничков» займут роботы, как в фильме «Интерстеллар»), а, напротив, умением творить 24 часа в сутки, не разделяя работу и игру. Казалось, что в постиндустриальной экономике люди постараются обрести утерянный некогда рай, в котором на место работы от звонка до звонка вновь придут богатые эмоциями и чувствами, расслабленные и веселые отношения между творящими бок о бок людьми. Тот рай, о котором английский антрополог Эдвард Эванс-Притчард писал: «У племени нуэр нет понятия, эквивалентного тому, что мы называем временем. В отличие от нас, они не говорят о времени как о чем‑то, что течет, что можно потратить, сэкономить и т. д. Не думаю также, что им свойственно привычное нам ощущение борьбы со временем, равно как и привычка сверять свои дела с неким абстрактными течением времени. Они сверяются разве что с самими своими делами, которые имеют в основном досужий характер. События следуют одно за другим в логическом порядке, не подлежа при этом контролю со стороны некоей абстрактной системы. Нет и автономных точек отсчета, которым должны с точностью соответствовать дела. Короче говоря, племя нуэр абсолютно счастливо».

Но хотели как лучше, а получилось как всегда: с не выключенным круглые сутки айфоном внимание рассеялось, а работоспособность только ухудшилась. До «города Солнца» мы пока не доросли — так что ждем звонка по заводу и начинаем производственную гимнастику.