05 Апреля 2013 | 09:18

Эрнст Неизвестный. Лейтенант-генерал советского авангардизма

«Время монументов не пройдет никогда. И на маленькую скульптуру я смотрю как на монумент — это свойство моего видения, характера. Практически любая моя скульптура может быть увеличена, потому что монументализм — это не размер, а ритм, тектоника. Я - приверженец монументальной скульптуры, не отказываюсь от нее, люблю ее и оживаю, когда делаю большое. В принципе, настоящий художник всегда дружит и с великанами, и с карликами. А я лично считаю себя подданным эпоса». Эрнст Неизвестный

Во первых строках этого текста я сделаю абсолютно безответственное заявление – таков мой каприз – Эрнст Неизвестный (1925-2016) совершенно напрасно сделался известным* на весь мир скульптором. Из-за этого невинного увлечения его богатейшая и насыщенная биография существует лишь в виде довеска к его творчеству и полностью скрывается в его тени. Отвлекает его творчество от его биографии. А там сюжетов – на толстую эпопею с картинками.

Вкратце, без побочных линий и второстепенных эпизодов, основной сюжет выглядит так. Отец – еврей-белогвардеец, причем офицер. Впоследствии – один из лучших в Свердловске детских врачей. Мать – еврейка-баронесса сефардско-французского происхождения, известная детская писательница. Их сынок – хулиган, что не вполне характерно для семьи такого национального окраса. В 17 лет, приписав себе год, он пошел добровольцем на фронт и попал в ускоренный выпуск школы лейтенантов**, откуда вышел десантником, пулеметчиком штурмового отряда. На войне пристрелил советского офицера за то, что тот изнасиловал женщину. Получил расстрел, который был заменен штрафбатом. Совершил и другие подвиги. Как-то, во время атаки, ворвался в немецкий окоп, уничтожил пулеметное гнездо и 16 немцев, был ранен, продолжал командовать взводом, потом снова ранен, практически, смертельно***. Домой ушла похоронка, посмертно же Неизвестный был награжден орденом Красной Звезды, который получил лет через 20. Когда санитары уже несли его в морг, то уронили, и от дикой боли он воскрес. Дальше – куча операций на позвоночнике и всяческом продырявленном ливере, три года на костылях, заикаясь – последствие контузии, была и она. Всякому другому этих радостей вполне бы хватило на покрытую славой зрелость и старость, но Неизвестного задолбали своим прельстительным пением музы, и он пошел в скульпторы. И совершил еще много подвигов и на этой ниве.

Собственно, он уже до войны учился в художественной школе для одаренных детей и участвовал в разных всесоюзных выставках. Теперь же он поступил в Академию художеств Латвийской ССР, потом – в Суриковский институт. Параллельно – на философский факультет МГУ. Профессию ему преподавали Манизер, Меркуров, Вучетич, Томский – сплошные монстры монументального соцреализма, заслуженные мастера жанра вождя и изготовители могучих идеологических сооружений, посвященных победе коммунистического рая над капиталистическим адом. Но – с прекрасной академической школой.

Неизвестный учился хорошо. Уже на третьем курсе Суриковского он получил медаль международного конкурса за одну из этих работ:

Яков Свердлов призывает уральских рабочих к вооруженному восстанию

Яков Свердлов знакомит Ленина и Сталина

Еще одна работа, которую я не нашел, «Строитель Кремля Федор Конь», была выдвинута на Сталинскую премию и куплена Русским музеем. Что-то купила у него и Третьяковка.

В принципе, если бы Неизвестный остался в рамках этого соцреалистического академизма, ему, при таком старте и при его жуткой работоспособности, можно было бы прекрасно существовать еще лет 35, где-то до конца 80-х гг., как мы теперь знаем. Был бы он действительным членом АХ СССР****, отстаивал бы с трибун метод социалистического реализма как самый передовой метод в искусстве, воспитывал бы молодежь, поставил бы еще пару десятков огромных чудовищ на территорию нашей Родины – она большая, и этот бы вес выдержала.

Но Неизвестный был одержим группой бесов, которые неудержимо совлекали его с гладкого пути официоза на кривую дорожку авангардизма. Слишком пресными для него были всяческие традиционализмы и каноны, в которые ну никак не укладывались его прямо-таки буйный темперамент и неправильные представления об искусстве. С конца 50-х гг. он начал делать такие вещи.

Орфей

Пророк

Они были какие-то чересчур экспрессивные, чересчур нереалистичные и совсем не выражали ценностей социалистического образа жизни – так, абстрактный гуманизм какой-то. Но, пока была оттепель, партия и правительство как-то терпели подобную формальную и идеологическую разнузданность. Неизвестный даже активно выставляется, в том числе и зарубежом, побеждает в разных конкурсах и получает госзаказы.

Все кончилось в 1962 году, на знаменитой выставке в Манеже, посвященной 30-летию МОСХа. Ее посетила делегация во главе с Хрущевым, который обозвал выставившихся там авангардистов пидорастами*****, а их работы – дегенеративным искусством******. Неизвестный был единственным, кто вступил с ним в полемику – совершенно спокойно, надо сказать. Хрущев внимательно осмотрел эрнстовы работы, спросил, почему он так искажает лица советских людей, а под конец сказал: «В вас два существа: ангел и дьявол. Если победит ангел, мы вас поддержим. Если дьявол – уничтожим». Позднее Неизвестный вернул ему эту фразу, сделав его надгробный памятник черно-белым.

Памятник Н. С. Хрущеву

С этого момента Неизвестный стал плохим. Его мало выставляли, мало покупали, лишили госзаказов. И, при его монументальных-то претензиях, как ему работать? Мелкая пластика в мастерской Неизвестного не устраивала, а большие вещи заказывало только государство. Вообще, скульптура – хобби дорогостоящее, даже если и мелкую пластику делать. Материалы, отливка – все стоит больших денег. А их, без заказов, нет. Неизвестный уехал в родной Свердловск, где работал грузчиком, литейщиком на заводе, вроде бы делал памятники на кладбище. Тогда ему смог немного помочь мой двоюродный дядька, Григорий Варшавский, свердловский поэт и драматург – Неизвестный был художником-постановщиком его пьес.

После отставки Хрущева стало полегче, госзаказы пошли, но, как правило, работать приходилось под чужим именем. Да и идеологическое давление резко усилилось, впрочем, на всех, не только на Неизвестного. Свобода самовыражения стала совсем утлой. «Вот есть государственная жопа. Я хочу ее лизать. А мне не дают», - высказался он на каком-то заседании. Сдержанным-то он никогда не был. А позже он высказался так: «Я создан для авторитарной власти, для Медичей, для Юлия II, для Павла II, для императоров, которые бы разделяли мои устремления к эпическому». В общем, приходилось жрать, что дают.

Цветок лотоса

Это памятник в честь дружбы советского и египетского народов, стоит в Асуане с 1971 года. Считается самой большой скульптурой в мире – 75 метров высоты. Строго говоря, это не скульптура – это какой-то уже инвайронмент. Т.е. совсем авангардизм. Или вот:

Рельеф на здании ЦК КПСС в Ашхабаде

Подобные работы Неизвестного никак не устраивали. От ашхабадской он совсем плевался. В общем, войдя в непримиримое эстетическое противоречие с режимом, он в 1976 году уехал на Запад, где до сих пор и живет – в Нью-Йорке. Отпустили его плохо – он подал подряд 67 заявлений на выезд. А перед этим были уголовные дела в смысле валюты и шпионажа, были странные избиения на улице с ломанием костей – типа хулиганы напали.

В Россию Неизвестный вернулся после 91 года. Поставил несколько больших работ.

Маска скорби

Этот монумент стоит в Магадане и посвящен всем жертвам утопического сознания, не только сталинизма. Тоже, как и ассуанский монумент – это инвайронмент. В него можно войти, если подняться по лесенке. И оказаться в одиночной камере. Работы из этого цикла должны были стоять еще в Воркуте и Екатеринбурге, но при Ельцине местные власти что-то там такое зажали, а при нынешнем режиме такие памятники, в силу обозначившейся неоднозначности трактовки образа Сталина и советского периода вообще, стали не вполне актуальны.

Если вписывать творчество Неизвестного в картину мирового искусства – а вписывать надо, как без этого – то придется признать, что он ходит сам по себе, как и положено такому отчаянному лейтенанту, бегающему в атаку в одиночку. Т.е., конечно, близость к чему-то есть, но он все равно вне школ и направлений. Ну, первое, что приходит в голову – это близость к традиции экспрессионизма в той ее части, где находятся крайняя экспрессия, любовь к архаике/архетипам («Я – не модернист, я – архаик») и трагическое переживание жизни.

Кентавр

Есть у Неизвестного близость к кубизму, к скульптуре Липшица и Цадкина. Это и дырки/вмятины, и деление общего объема на более мелкие составляющие части, как бы самостоятельные объемчики. Смысл, правда, другой – у кубистов это происходит из-за существования нескольких точек зрения на объект или из-за сведения сложного объема к простейшим составляющим, у Неизвестного же такое деление подчеркивает сложные, агрессивные отношения его работ со средой. Его вещи вторгаются в нее, словно надуваются от энергии, бурлящей внутри них, деформируются от ее сопротивления. Именно поэтому он так подчеркивает мышцы. Все это, как ни странно, роднит его работы с барокко, хотя, казалось бы…

Распятие

И еще, опять же, как ни странно – это связь с Филоновым, когда в работе очень много всяких событий, когда внутри одного изображения живут другие – как, например, слезы-лица в «Маске скорби», когда из этих мелких деталей состоят более крупные, когда, короче, работу надо рассматривать и в микроскоп, и в телескоп.

Исход и возвращение (монумент, посвященный депортации калмыков)

Вообще же, по своим глубинным, корневым установкам, Неизвестный – продолжатель традиций русского авангарда, с его пафосом жизнестроительства. И соцреализма, получившего этот пафос в наследство от убитого им авангарда. Отсюда у Неизвестного и масштабы – когда умер Вучетич, автор волгоградского мемориального комплекса, Неизвестный сказал, что теперь и соревноваться не с кем. И пафос, и серьезность – оттуда же. И дикая экспрессия/деформация, бьющая по мозгам и по сердцу. И стремление создать Gesamtkunstwerk – совокупный художественный продукт – подводящий итог всей его художественной деятельности а, в пределе, и искусству вообще. Единственное, чего он не делает и что так свойственно и авангарду, и соцреализму – он не строит утопию. Неизвестный долго наблюдал это строительство, и оно ему не понравилось. Весь его пафос направлен в прошлое, в эпос. Настоящее он переживает как часть прошлого.

Древо жизни

Это всего лишь семиметровый объект, скажем так, модель. Мечта Неизвестного – древо высотой 120-150 метров, т.е. самая большая скульптура на Земле. В его кроне должны быть собраны все культурные, религиозные и духовные символы человечества, это должна быть такая средневековая сумма, энциклопедия, итог.

Время у Неизвестного есть. На днях ему исполняется всего 88, и он полон энергии. Даже выпивает по-прежнему немало. А наследственность у него – прекрасная. Папа дожил до 82, мама – вообще до 102. Будем ждать.

Бонус